Показать скрытый текстАлександр МУЗЫКАНТСКИЙ (заведующий кафедрой факультета мировой политики МГУ):
«Возможны только те реформы, которые не выводят за границы существующего менталитета»
В 1990 году я начал работать в правительстве Москвы вице-премьером.
Вы помните, наверное, то время. Казалось, что все лозунги, которые были написаны на знаменах идеологов перестройки, их интеллектуальных лидеров, все это реализовалось. Ну, например, разделение властей. Пожалуйста, Конституционный суд отменял (и не единожды) указы президента Ельцина. Московский городской суд отменял постановления Правительства Москвы. Если вы немножко напряжетесь, то вспомните, как судья Пресненского районного суда вызвал на заседание суда министра обороны. А когда министр обороны не явился без объяснения причин, она сказала, что посылает судебных приставов и пишет им, чтобы они осуществили принудительное доставление Министра обороны в Пресненский районный суд.
Пресса, свободная пресса. Тогда даже не было в русском языке таких слов, как «заказуха», «проплатуха», «чернуха». Но язык, который, конечно, следует за жизнью, быстро такие слова нашел, создал, инкорпорировал, и они прижились, отражая эти новые явления, которых в самом начале 90-х просто не было. И тогда, я помню, Гавриил Харитонович Попов писал прямо на полях газеты «Куранты» или «Московского комсомольца»: «Разберитесь», «Доложите», «Примите меры». То есть пресса работала, как и положено, как должна была работать свободная пресса, и власть реагировала так, как она и должна была реагировать. Можно приводить и другие примеры подобного рода.
А потом все это куда-то начало исчезать, отодвигаться и заменяться, причем это происходило достаточно быстро, не то что при жизни одного поколения, а в течение пяти, семи, восьми лет. И представить себе, что сейчас какой-то суд вызовет министра обороны (или какого-то другого министра) на заседание, просто невозможно.
Эти изменения были наглядны. Сначала они в Москве произошли, а потом, с лагом в три - четыре года, и в России. Вот меня очень эти перемены задевали. Но что еще задевало, – что вроде бы все довольны. Ну, смотрите, чиновники довольны, да? Увеличивается их значение, увеличивается их значимость, влиятельность и прочее. Довольны. Бизнес тоже доволен, потому что бизнесу оказывается удобнее с одним человеком в городе решать все проблемы, чем работать с какими-то там представительствами в районах, доказывать им что-то, действовать под контролем каких-то народных представительств. И население довольно. Население говорит: «Зачем мне эти товарищества собственников жилья? Вот государство жилье нам дало, пусть оно за ним и следит. А если у меня на кухне кран поломается, я до Лужкова дойду, и мне кран этот поменяют».
То есть все довольны оказались. Ясно, что это какой-то тренд, как сейчас это говорят, или дрейф. Почему дрейф? Потому что это не было результатом работы никакой программы. Ну, действительно, ни одна политическая партия, ни разу за эти двадцать лет не написала в своей программе, что парламент не должен быть местом для дискуссий. Тем не менее, это произошло. Вот такого типа изменения и называют дрейфом.
Дрейф политической системы. Ясно, что нынешняя политическая система от той системы начала 1990-х годов отличается разительно. В какую сторону она дрейфует? Можно в любую сторону дрейфовать. Почему она не дрейфовала в сторону вечевой демократии какой-нибудь? Собирались бы там, на Красной площади (или еще где-то), и выясняли, как решить проблему. Или в сторону какого-то там построения Опонского царства. Нет, дрейфовало в определенную сторону. И в какую сторону оно дрейфовало?
Вот когда это дело все систематически продумывается, то становится ясным, что дрейфовало оно в ту сторону, которая определялась некими базовыми комплексами, которые в свое время в России сложились. Причем сложились не двадцать и не семьдесят лет назад, а четыреста - пятьсот лет назад, когда создавалась, когда генерировалась российская цивилизация. И с этой точки зрения вполне разумными представляются утверждения некоторых авторов, например о том, что при Иване III начали складываться как раз те основы политического устройства Российского государства, которые без серьезных изменений сохранились до нашего времени.
Вот когда появились эти базовые комплексы. Чем они определяются? Они определяются наличным менталитетом, тогда сформировавшимся и очень медленно меняющимся, сохраняющимся. Среди этих ментальных комплексов манихейство и гностицизм, мне кажется, занимают позиции наиболее значимые.
..............................................................................................................................................
Насколько они влияют на сегодняшнее наше? Один только пример. Одним из следствий манихейства является отсутствие в обществе диалога. Диалог в обществе невозможен. В крайнем случае, в обществе возможна система монологов, как писал А.С. Ахиезер. Почему невозможен диалог? Потому что любое противоположное мнение – это мнение противника, врага. Если враг этот не сдается, его нужно уничтожать. И что в результате? А в результате просто огромное количество материалов, где этот факт признается со всеми отрицательными последствиями, из него вытекающими.
Вот одна цитата: «Казалось бы, наличие подобного задела должно было инициировать активную научную дискуссию, выводы из которой могли бы стать фундаментом теории отечественного развития. Однако по давно установившейся отечественной традиции, сильно отличающейся от практики Запада, наша наука полемикой отечественной концепции ведется крайне редко. Еще реже стремление вникнуть в точку зрения оппонента». Это пишет исследователь, который никогда ни одной статьи на тему манихейства не написал, не прочитал. Просто взгляд его на вещи, взгляд его на ситуацию. Вот такой взгляд на «отечественные традиции». Это и позволило сделать вывод (может быть, слишком смелый), что существует некий русский социокультурный базис, в основе которого лежат ментальные комплексы.
Социокультурный базис сформировался несколько веков назад, и меняется крайне медленно. А вот над этим базисом социокультурным надстраиваются различные общественно-экономические формации. И то, что мы раньше считали коренным переворотом, фактически базис не затрагивает. Над этим базисом надстраивались и Московское царство, и романовская империя, и советское государство, и различные варианты постсоветской трансформации. Но они не меняли суть, они основывались на том же базисе. Те же самые базисные стереотипы сохранялись, и потому все эти общественно-политические формации похожи друг на друга. И работали они с одинаковым успехом или с одинаковым неуспехом, разные люди по-разному могут считать.
Что дальше? Из тех вопросов, которые здесь сформулированы сегодня, я могу сказать следующее. Как соотносятся традиционная культура и задачи модернизации? Вот на этот вопрос у меня более или менее заготовки для ответа есть. Я позволил себе в этой книжке привести примерно шесть страниц цитат из книжки А.С. Ахиезера, которая была написана в 1990 году, о том, что такое реформа, какие реформы возможны, какие невозможны, какие опасности грозят реформе. Еще раз говорю, что опубликовано это было в 1990 году, но звучит самым свежим образом и сейчас. Так вот главный вывод из всех этих рассуждений следующий: возможны только те реформы или только те модернизации, которые не выводят за границы существующего наличного менталитета. Если вы ставите задачу реформ, которые за эти границы выводят, то тогда одна из основных задач этой реформы должна быть задача изменения, сдвига, коррекции менталитета.
Вот и ответ на первый вопрос. Поэтому, любая задача модернизации (ну, а коренная задача модернизации, конечно, должна выводить за рамки действующего менталитета) - это не технологическая задача, не экономическая задача и не юридическая задача. Я слышал, уже подсчитано, что надо принять 132 закона, построить Сколково, и все изменится полностью. И эти 132 закона уже разрабатываются.
Так вот задача эта не юридическая, а социокультурная. Сначала формационные сдвиги в культуре, а потом уже модернизация, инновации и все такое прочее, но не наоборот.
.....история еще нарабатывает какие-то комплексы, она нарабатывает какие-то правила, систему ценностей и предпочтений, она нарабатывает тот самый менталитет, ту самую ментальность. И вот эти вещи и нужно изучать, говоря про историю.
Я, с провокационной точки зрения, студентам попробовал прочитать курс российской истории. Шесть лекций прошло у меня до Смутного времени XVII века, а потом я спросил: «Ну, сколько вам еще лекций нужно, чтобы дойти до сегодняшнего дня?». Там говорили, что три-четыре, что очень быстро идем, только основные узловые моменты. Я говорю: «Нет, ребята-студенты, всё, кончилась российская история». Провокационно в том смысле, что наработаны были те стереотипы, те комплексы, та система ценностей, которые потом уже менялись очень мало или не менялись вовсе.
И поэтому, чтобы научиться работать с ментальностью, с комплексами ментальными, надо изжить, мне кажется, одно представление, которое характерно для нынешней элиты, включая экспертов, политиков, политологов. Большинство из них убеждено, что в каждый данный момент можно поставить точку. Все, что было раньше, отбросить, а дальше начать жизнь с чистого листа. Примем какой-то новый закон, разработаем концепцию, построим Сколково, примем новую Конституцию – и все заработает.
Ничего не заработает, потому что вот те фундаментальные комплексы от этих новых законов никак не меняются.
Поэтому позиция состоит еще и в следующем: за фактами и событиями наличной истории надо рассмотреть картину наработанных историей ментальных пластов, которые залегают под сутолокой актуальных исторических событий. А за ними увидеть тектонику непроявленных, скрытых до поры до времени, процессов, которые подспудно определяют колею исторического бытия. Вот тогда можно будет пробовать эту колею исторического бытия изменить. Спасибо за внимание,уважаемый Шорце-Лёд...
Скрыть текст