И только недавно я вытаскивала оттуда стираные половички, чистые, как утренняя работа, похожие на те, которые лежали в моем детстве на деревянных половицах в доме моей няни – их называли дорожками. Полосатые, разноцветные дорожки, я возила по ним куклу-актрису в театр – она сидела в миске-карете, запряженной мартышкой, псом и поросенком, торопилась и опаздывала, а баба Лина – моя няня и бабушкина приятельница, следившая за мной, пока бабушка читала студентам лекции, ступала на дорожку и беззлобно гудела: «Ну чего балуешь!» Я умоляла не задерживать движение, потому что Марисоль, кукла-актриса, опаздывала на собственную премьеру, а мартышка-пристяжная решила пошалить.
Показать скрытый текстОткуда я все это знала? Имя Марисоль, премьера в театре, ставили Шекспира, «Сон в летнюю ночь», мне было шесть лет, и когда баба Лина уставала, она по-простому и беззлобно привязывала меня за ногу к кровати и принималась за работу – стирала в сенях в большом корыте, без всякой стиральной машинки, давала курам, мела у порога.
Точно такие дорожки мне привезли из Норвегии, материал, конечно, не тот, много синтетики, хотя везде написано: хлопок, но какой там хлопок – вот те дорожки из дома бабы Лины, привязывающей детей к кровати, вот те – из хлопка, из настоящего, сельского, мне кажется, баба Лина сама его собирала.
Конечно, я стираю в машинке, ну что вы! И скатерть – в машинке, у меня есть нормальная скатерть, как у всех, из магазина домашнего быта, я люблю туда ходить, трогать бокалы, чашки, я там купила английскую чашку для деревенских чаепитий на свежем воздухе, по которому будто плывут овечки средней Англии, прямо над зелеными холмами, и пахнет сеном. Чашка – из грязноватого белого фарфора, толстого, почти глиняного, серые цветы расползлись грубоватым, размытым узором, как кружево на косынке крестьянки. Из такой чашки хорошо пить вечерний чай за деревянным столом без скатерти и с бутербродом – сыр, ветчина, масло.
Мне кажется, все понимают, о чем я пишу, когда про машинки, про стиральные и посудомоечные. Могу написать и про пылесос.
Конечно, тяжело жить без пылесоса, можно, конечно, но бессмысленно. Я помню, мы без него жили, жили счастливо, но в нашей семье всегда была любовь и доброта.
Мама отправляла нас с папой субботним утром во двор. Папу – с большим ковром, меня – с узорчатой выбивалкой. Ковер, завернутый в рулон, еле входил в лифт, как длинный младенец, ехал у папы на руках неуклюже и важно, а я всегда читала волшебные слова и цифры на ручке выбивалки: цвет – оранжевый, артикул – 13826. На первом этаже нас встречала белокурая соседка с пятого, энергично и нежно улыбалась папе: «Выходите, выходите, я подожду», папа смущенно торопясь, вытаскивал из кабины наш здоровый ковер, а я шла следом, как девочка с сачком – сейчас будет ковру воздушная ванна!
Ох, как мы работали! Я выбивала из ковра всю домашнюю пыль, пытаясь вдохнуть в его шерсть всю весеннюю свежесть, а зимней субботой мы осыпали наш ковер снежным ковром, вычищая квартирную грязь. С пылесосом стало легче. Но не веселее. Но пылесос нужен, я повторяю, потому что папы уже старенькие, пойди, повыбивай гигантский ковер!
Скрыть текст