"Наконец они спустились с холмов и выехали на Восточный Тракт... Сэм взял путь на Приречье и подъехал к Круче, когда закат уже угасал. Прощальные бледно-золотистые лучи озарили Торбу, светившуюся изнутри; его ожидали, и ужин был готов. Роза встретила его, подвинула кресло к камину и усадила ему на колени малышку Эланор. Он глубоко вздохнул.
- Ну, вот я и вернулся, - сказал он. "
..............................................................................
"Утром на следующий день он [Григорий] подошел к Дону против хутора Татарского.
Долго смотрел на родной двор, бледнея от радостного волнения...
Ниже хутора он перешел Дон по синему, изъеденному ростепелью,
мартовскому льду, крупно зашагал к дому. Еще издали он увидел на спуске к
пристани Мишатку и еле удержался, чтобы не побежать к нему.
Мишатка обламывал свисавшие с камня ледяные сосульки, бросал их и
внимательно смотрел, как голубые осколки катятся вниз, под гору.
Григорий подошел к спуску, задыхаясь, хрипло окликнул сына:
- Мишенька!.. Сынок!
Мишатка испуганно взглянул на него и опустил глаза. Он узнал в этом
бородатом и страшном на вид человеке отца...
Все ласковые и нежные слова, которые по ночам шептал Григорий,
вспоминая там, в дубраве, своих детей, сейчас вылетели у него из памяти.
Опустившись на колени, целуя розовые холодные ручонки сына, он сдавленным
голосом твердил только одно слово:
- Сынок... сынок...
Потом Григорий взял на руки сына. Сухими, исступленно горящими глазами
жадно всматриваясь в его лицо, спросил:
- Как же вы тут?.. Тетка, Полюшка - живые-здоровые?
По-прежнему не глядя на отца, Мишатка тихо ответил:
- Тетка Дуня здоровая, а Полюшка померла осенью... От глотошной. А дядя
Михаил на службе...
Что ж, и сбылось то немногое, о чем бессонными ночами мечтал Григорий.
Он стоял у ворот родного дома, держал на руках сына...
Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с
землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром."
Caveant consules!