Вступление: Почитал я топик про крылатых отродиев, где смешался воедино славный рабочий посёлок Мухосранск и история непростого жилого дома многострадальной четы Пендюкиных, и как-то накатила ностальгия по былому. Порылся в пыльном своём архиве и нашёл вот что… Почитал и сам себя зауважал ещё больше, хотя последние полгода считал что больше уже и некуда.
Времени написать что-то новое сейчас нет, оттого сразу захотелось повспоминать старое. Порылся в НГС-ном архиве и не нашёл. Искал что ли не там… или не так… неважно уже, потому что:
Начну я с воспоминаний о давнем своём участие в проекте дяди Феди под общим названием «Мухосранск».
Уж не помню, как там всё начиналось (кто помнит, не поленитесь, расскажите склерозматику старому), но припоминаю город Мухосранск, его разносольных обитателей и приезд гусаров (вот ведь фантазия шалила у людей тогда, куда там новообретённому сексфоруму)…
А продолжалось вот как:
Часть какая-то там.
“Караул, тут человека убили !” – визгливый крик напуганной дамочки привлёк нежданных жандармов, которые на ходу вынимая свои деревянные дубинки задумчиво разглядывали свистки, размышляя – свистеть им подмогу, или же пока не стоит и собственных сил вполне хватит. Не дожидаясь их решения, Бычачьев ускорил и без того резвый шаг, невольно переходя на подозрительный бег.
Одно хорошо - народец, всерьёз растревоженный приходом в город гусар (кстати, кто их видел-то вообще ?), не особенно внимал полицейским свисткам и тем паче чьим-то дамским крикам. Незамеченный он скрылся в городском саду.
Весна пугала запахами даже его, привычный ко всему, казалось бы, нос. Солнце отчаянно падало на землю, стараясь своими ударами отогреть её от долгой зимней стужи. Удавалось это не везде. Придя к этому неутешительному заключению Бычачьев подстелил под себя сложенный втрое “Мухосранский Вестникъ” и только тогда присел, удовлетворённо покряхтывая от ощущения полной безопасности собственного седалища. Уголок сада, облюбованный им для обеденного перерыва, был довольно мил – справа цвела парочка молодых яблонь, слева густым дурманом навалилась нагло пахнувшая сирень.
Ещё раз благодушно хмыкнув, он достал из кармана начатый полуштоф и позавчерашнюю осьмушку хлеба. Тёплая “Мухосранская особая” манила его своими мутноватыми глубинами, обещая подарить незабываемое путешествие в прекрасное далёко. Разумеется, предстоящий променад немного очерствляла треклятая осьмушка ситного, но по причине отсутствия приличествующего выбора, особо пенять не приходилось.
“Бомж, говорят они” – начал он привычный дообеденный разговор, - “что они понимают вообще в жизни ? Ну, допустим и бомж, но они-то сами ! Перепутать фотографическое изображение заморской певички Дженни Лопезъ с фотоотпечатком мадам Зибельман, это тоже, доложу вам, надо постараться… Темнота губернская…”. Заведя себя подобными речами, он откупорил полуштоф, решительно взболтнул его и жадно приложился к горлышку. Закусывая хлебом и, как всегда резко пьянея, он вызывающе окинул взглядом окрест. Никого…
Хотя… Он пригляделся – в отдалении показалась женская фигура (он всегда узнавал женщин по пышности юбок и непомерной предвзятости походок). Это действительно шла женщина - “Тут уж к гадалке не ходи” – радостно подумал он, вперив взгляд в задумчиво бредущую дамочку. Прошла минута и радостная ухмылка прорезала пополам его пьяное лицо – это шла давняя его души зазноба – некогда франкоподданнная, а теперь вполне наша, посконно-кондовая дамочка, которая по привычке, на французский манер, звала себя Помпой, и, зачем-то, видимо заранее извиняясь перед обществом, Дурой.
“Тебя-то нам давно надо, душенька” – радостно потирая давно не мытые ладони, промолвил Бычачьев. На его и без того не добром лице неожиданно отразилась вся гамма порнографических мыслишек, которые он питал относительно этой дамочки – “Щас побалуемси”, - пьяно осклабился он и, дохлебав нагревшийся на весеннем солнце полуштоф, короткой перебежкой направился к краю цветущего сиреневого куста.
В это время по другую сторону рано цветущего городского сада…
Местами святой отец Серафимм, покинув приветливый домик модистки и прижимая к груди мешок с новыми кальсонами от давно полюбившейся им торговой палаты “Астраханцев и снохи”, чинно шествовал вдоль неожиданно рано начавшего зеленеть пруда, предвзято граничащего с городским, запущенным давно и надолго, садом.
“Однако, весна” – глубокомысленно заметил он, густо вдыхая сиреневый дурман и благодушно щурясь на солнечные лучи, несмело пробивающиеся сквозь хитросплетения веток. Неожиданно сквозь куралесие листвы он приметил мужскую фигуру, которая, согнувшись аки хищный зверь, к чему-то настойчиво приглядывалась. Проследив взгляд фигуры, для верности он провёл параллель своим указующим пальцем с давно не стриженным ногтем и понял, что этот некто, засевший в кустах, явно следит за всеобщей городской любимицей, когда-то давно покорившая городок своим звучным кличем “Voulez-vous coucher avec moi ?”.
“Ишь, паскудство какое” – резонно заметил отец Серафимм, и занял глубоко выжидательную позицию.
Солнце нагло встало пополудни…
Времени написать что-то новое сейчас нет, оттого сразу захотелось повспоминать старое. Порылся в НГС-ном архиве и не нашёл. Искал что ли не там… или не так… неважно уже, потому что:
Начну я с воспоминаний о давнем своём участие в проекте дяди Феди под общим названием «Мухосранск».
Уж не помню, как там всё начиналось (кто помнит, не поленитесь, расскажите склерозматику старому), но припоминаю город Мухосранск, его разносольных обитателей и приезд гусаров (вот ведь фантазия шалила у людей тогда, куда там новообретённому сексфоруму)…
А продолжалось вот как:
Часть какая-то там.
“Караул, тут человека убили !” – визгливый крик напуганной дамочки привлёк нежданных жандармов, которые на ходу вынимая свои деревянные дубинки задумчиво разглядывали свистки, размышляя – свистеть им подмогу, или же пока не стоит и собственных сил вполне хватит. Не дожидаясь их решения, Бычачьев ускорил и без того резвый шаг, невольно переходя на подозрительный бег.
Одно хорошо - народец, всерьёз растревоженный приходом в город гусар (кстати, кто их видел-то вообще ?), не особенно внимал полицейским свисткам и тем паче чьим-то дамским крикам. Незамеченный он скрылся в городском саду.
Весна пугала запахами даже его, привычный ко всему, казалось бы, нос. Солнце отчаянно падало на землю, стараясь своими ударами отогреть её от долгой зимней стужи. Удавалось это не везде. Придя к этому неутешительному заключению Бычачьев подстелил под себя сложенный втрое “Мухосранский Вестникъ” и только тогда присел, удовлетворённо покряхтывая от ощущения полной безопасности собственного седалища. Уголок сада, облюбованный им для обеденного перерыва, был довольно мил – справа цвела парочка молодых яблонь, слева густым дурманом навалилась нагло пахнувшая сирень.
Ещё раз благодушно хмыкнув, он достал из кармана начатый полуштоф и позавчерашнюю осьмушку хлеба. Тёплая “Мухосранская особая” манила его своими мутноватыми глубинами, обещая подарить незабываемое путешествие в прекрасное далёко. Разумеется, предстоящий променад немного очерствляла треклятая осьмушка ситного, но по причине отсутствия приличествующего выбора, особо пенять не приходилось.
“Бомж, говорят они” – начал он привычный дообеденный разговор, - “что они понимают вообще в жизни ? Ну, допустим и бомж, но они-то сами ! Перепутать фотографическое изображение заморской певички Дженни Лопезъ с фотоотпечатком мадам Зибельман, это тоже, доложу вам, надо постараться… Темнота губернская…”. Заведя себя подобными речами, он откупорил полуштоф, решительно взболтнул его и жадно приложился к горлышку. Закусывая хлебом и, как всегда резко пьянея, он вызывающе окинул взглядом окрест. Никого…
Хотя… Он пригляделся – в отдалении показалась женская фигура (он всегда узнавал женщин по пышности юбок и непомерной предвзятости походок). Это действительно шла женщина - “Тут уж к гадалке не ходи” – радостно подумал он, вперив взгляд в задумчиво бредущую дамочку. Прошла минута и радостная ухмылка прорезала пополам его пьяное лицо – это шла давняя его души зазноба – некогда франкоподданнная, а теперь вполне наша, посконно-кондовая дамочка, которая по привычке, на французский манер, звала себя Помпой, и, зачем-то, видимо заранее извиняясь перед обществом, Дурой.
“Тебя-то нам давно надо, душенька” – радостно потирая давно не мытые ладони, промолвил Бычачьев. На его и без того не добром лице неожиданно отразилась вся гамма порнографических мыслишек, которые он питал относительно этой дамочки – “Щас побалуемси”, - пьяно осклабился он и, дохлебав нагревшийся на весеннем солнце полуштоф, короткой перебежкой направился к краю цветущего сиреневого куста.
В это время по другую сторону рано цветущего городского сада…
Местами святой отец Серафимм, покинув приветливый домик модистки и прижимая к груди мешок с новыми кальсонами от давно полюбившейся им торговой палаты “Астраханцев и снохи”, чинно шествовал вдоль неожиданно рано начавшего зеленеть пруда, предвзято граничащего с городским, запущенным давно и надолго, садом.
“Однако, весна” – глубокомысленно заметил он, густо вдыхая сиреневый дурман и благодушно щурясь на солнечные лучи, несмело пробивающиеся сквозь хитросплетения веток. Неожиданно сквозь куралесие листвы он приметил мужскую фигуру, которая, согнувшись аки хищный зверь, к чему-то настойчиво приглядывалась. Проследив взгляд фигуры, для верности он провёл параллель своим указующим пальцем с давно не стриженным ногтем и понял, что этот некто, засевший в кустах, явно следит за всеобщей городской любимицей, когда-то давно покорившая городок своим звучным кличем “Voulez-vous coucher avec moi ?”.
“Ишь, паскудство какое” – резонно заметил отец Серафимм, и занял глубоко выжидательную позицию.
Солнце нагло встало пополудни…
