Во мне живут два человека.
Первый умеет радоваться жизни, верить людям, любить, заблуждаться, сочувствовать, совершать необдуманные поступки, суетиться, огорчаться, переживать, плакать, надеяться, хотеть большего, напиваться до сиреневых телепузиков за глазными яблоками - в общем, делать все те нелепые вещи, которые свойственны живым.
Второй всё знает, всё понимает, и всё ему по большому пионерскому барабану. Он смотрит на метания первого исключительно в лупу и только со стороны Вечности.
Первый хочет всего и сразу, и именно поэтому не в состоянии сосредоточиться на чем-нибудь конкретном и реализовать даже самую мелкую хотелку.
Второй может всё, и именно поэтому ему ничего не нужно.
Время от времени первый прибегает ко второму, излагает свои наполеоновские планы и просит совета. Второй снисходительно усмехается и молчит. Первый обижается и уходит.
Изредка второму становится скучно, но, когда он приходит к первому расспросить, как у того дела, первый, как правило, или занят сооружением очередной Пизанско-Вавилонской Башни внутри собственной головы, или до такой степени огорчен падением предыдущей, что от горя не в состоянии вымолвить ни слова. Второй пожимает плечами и со вздохом убирается восвояси.
Блин, чуваки, вы когда-нибудь договоритесь между собой?
Первый умеет радоваться жизни, верить людям, любить, заблуждаться, сочувствовать, совершать необдуманные поступки, суетиться, огорчаться, переживать, плакать, надеяться, хотеть большего, напиваться до сиреневых телепузиков за глазными яблоками - в общем, делать все те нелепые вещи, которые свойственны живым.
Второй всё знает, всё понимает, и всё ему по большому пионерскому барабану. Он смотрит на метания первого исключительно в лупу и только со стороны Вечности.
Первый хочет всего и сразу, и именно поэтому не в состоянии сосредоточиться на чем-нибудь конкретном и реализовать даже самую мелкую хотелку.
Второй может всё, и именно поэтому ему ничего не нужно.
Время от времени первый прибегает ко второму, излагает свои наполеоновские планы и просит совета. Второй снисходительно усмехается и молчит. Первый обижается и уходит.
Изредка второму становится скучно, но, когда он приходит к первому расспросить, как у того дела, первый, как правило, или занят сооружением очередной Пизанско-Вавилонской Башни внутри собственной головы, или до такой степени огорчен падением предыдущей, что от горя не в состоянии вымолвить ни слова. Второй пожимает плечами и со вздохом убирается восвояси.
Блин, чуваки, вы когда-нибудь договоритесь между собой?
Теперь говорят это так называется.
:p