Главное юридическое оружие власти - запреты тех или иных видов политической деятельности. Если власть легитимна - таких запретов мало. Если нелегитимна - много. Это вытекает из самой природы легитимности: по сути своей она суть согласие на подчинение данной власти, базирующееся на тех или иных основаниях. При высокой степени легитимности враждебная власти политическая деятельность не представляет для нее угрозы, ее нет смысла запрещать, поскольку она не находит поддержки у населения. Одновременно сам запрет оказывается неким дополнительным поощрительным стимулом для такой деятельности. Кроме того, что он придает ей определенный романтический облик, он сам является свидетельством опасений власти, признанием ею своей слабости в глазах общества.
Эти положения вполне применимы к вопросу об экстремизме, принявшим характер “Закона об оскорблении величества”. Сам по себе экстремизм означает всего лишь приверженность крайним взглядам и методам. Как только власть делает попытку определить и запретить “крайности”, она оставляет огромное поле для толкований, поскольку определение “крайности” возможно лишь субъективно. Это некий эвфемизм, позволяющий юридически дискредитировать действия, признаваемые властью опасными для себя. То есть, некие действия, которых власть боится, чувствует в обычной практике себя перед ними бессильной и стремится их запретить, но, поскольку не может юридически обосновать запрет именно таких действий, вынуждена обосновывать их запрет тем, что они являются “экстремистскими”. Другими словами, власть использует некое страшное слово, чтобы свой страх передать всему обществу.
Если общество уважает власть и ей доверяет, подобные преступления обществом будут отвергаться: преступление против представителя уважаемой власти лишь повышает авторитет самой власти. Но если перед нами власть с низкой легитимностью, если общество власть не уважает, такие преступления неизбежно будут получать моральное оправдание общества, а экстремисты из политических хулиганов превращаться в народных героев.
Та практика современной российской власти, которая проявилась в последние годы, выталкивает политически активных граждан из легального пространства, одновременно вводя санкции за “нелегальную”, то есть экстремистскую деятельность. Но это создает ситуацию, когда сама легальная политическая деятельность становится не статусной, заведомо воспринимается как допущенная неуважаемой властью, а потому - неуважаемая. То, что нынешняя власть авторитетом в обществе не пользуется - вполне очевидно. Но запреты неуважаемой власти - неуважаемы по определению. А когда они дополняются санкциями за это неуважение, власть становится смешной, запускается механизм поощрения издевательства над ней и ее нарастающей дискредитации.
Отсутствие запретов на “оскорбление величества” в 90-е годы было клапаном сброса недовольства властью. Теперь этот клапан перекрыт. Власть сначала сделала невозможным создание новых партий, затем запретила проведение референдумов, затем прекратила возможность избрания в парламент помимо партийных списков, затем запретила включение в эти списки членов других партий, затем исключила возможность голосования “против всех”, теперь запрещает существующим партиям критиковать власть. Осталось сделать неучастие в выборах наказуемым и возникнет идиллическая картина: все обязаны ходить на выборы, никто не смеет критиковать власть, голосовать можно только за допущенные к выборам партии, то есть за партии, заведомо лояльные власти.
На деле антиэкстремистское законодательство, уже породившее достаточно большую категорию новых политических заключенных, оказывается лишь дополнительным шагом в повышении системной неустойчивости власти, делает ее более оторванной от общественных настроений, превращает ее в объект нескрываемых насмешек и издевательств со стороны общества, которые становятся признаком хорошего тона. И если “кремлевским” казалось, что само имя “экстремист” окажется морально осуждаемым, то они просчитались. Оно стало наполняться совсем иным смыслом - “не смирившийся”, “борец”. Осталось только дождаться, когда в обществе его начнут понимать как “подпольщик”, “революционер” и в традиционно русском восприятии - “народный заступник”.
Эти положения вполне применимы к вопросу об экстремизме, принявшим характер “Закона об оскорблении величества”. Сам по себе экстремизм означает всего лишь приверженность крайним взглядам и методам. Как только власть делает попытку определить и запретить “крайности”, она оставляет огромное поле для толкований, поскольку определение “крайности” возможно лишь субъективно. Это некий эвфемизм, позволяющий юридически дискредитировать действия, признаваемые властью опасными для себя. То есть, некие действия, которых власть боится, чувствует в обычной практике себя перед ними бессильной и стремится их запретить, но, поскольку не может юридически обосновать запрет именно таких действий, вынуждена обосновывать их запрет тем, что они являются “экстремистскими”. Другими словами, власть использует некое страшное слово, чтобы свой страх передать всему обществу.
Если общество уважает власть и ей доверяет, подобные преступления обществом будут отвергаться: преступление против представителя уважаемой власти лишь повышает авторитет самой власти. Но если перед нами власть с низкой легитимностью, если общество власть не уважает, такие преступления неизбежно будут получать моральное оправдание общества, а экстремисты из политических хулиганов превращаться в народных героев.
Та практика современной российской власти, которая проявилась в последние годы, выталкивает политически активных граждан из легального пространства, одновременно вводя санкции за “нелегальную”, то есть экстремистскую деятельность. Но это создает ситуацию, когда сама легальная политическая деятельность становится не статусной, заведомо воспринимается как допущенная неуважаемой властью, а потому - неуважаемая. То, что нынешняя власть авторитетом в обществе не пользуется - вполне очевидно. Но запреты неуважаемой власти - неуважаемы по определению. А когда они дополняются санкциями за это неуважение, власть становится смешной, запускается механизм поощрения издевательства над ней и ее нарастающей дискредитации.
Отсутствие запретов на “оскорбление величества” в 90-е годы было клапаном сброса недовольства властью. Теперь этот клапан перекрыт. Власть сначала сделала невозможным создание новых партий, затем запретила проведение референдумов, затем прекратила возможность избрания в парламент помимо партийных списков, затем запретила включение в эти списки членов других партий, затем исключила возможность голосования “против всех”, теперь запрещает существующим партиям критиковать власть. Осталось сделать неучастие в выборах наказуемым и возникнет идиллическая картина: все обязаны ходить на выборы, никто не смеет критиковать власть, голосовать можно только за допущенные к выборам партии, то есть за партии, заведомо лояльные власти.
На деле антиэкстремистское законодательство, уже породившее достаточно большую категорию новых политических заключенных, оказывается лишь дополнительным шагом в повышении системной неустойчивости власти, делает ее более оторванной от общественных настроений, превращает ее в объект нескрываемых насмешек и издевательств со стороны общества, которые становятся признаком хорошего тона. И если “кремлевским” казалось, что само имя “экстремист” окажется морально осуждаемым, то они просчитались. Оно стало наполняться совсем иным смыслом - “не смирившийся”, “борец”. Осталось только дождаться, когда в обществе его начнут понимать как “подпольщик”, “революционер” и в традиционно русском восприятии - “народный заступник”.
“Hoc vince”
Валер чё курим ? Поделись.а ?