В дыму пиров, в объятьях славы
мне не окончить жизни путь,
и лязг булатной, звонкой стали
не перекрестит в битве грудь.
Прервав спираль из грешных оргий,
душа, астралом обогрета,
не углядит вселенской скорби
у рож снующих у лафета.
И метры траурной вуали
не расхватает баб когорта,
сокрыть присутствие печали
на раздосадованных мордах.
И труб серебряные звуки
Краснознаменного оркестра
не заиграют песнь разлуки,
возглавив траурное шествие.

Я буду тихий и голодный,
подставив солнцу дня висок,
лежать от суеты свободный
средь плохо струганных досок.
Четыре музыкальных лоха,
разлив бухало по желудкам,
фальшиво заиграют Баха
на повидавших виды дудках.
Захлопнут крышку, спрятав небо
(а, ну и пофиг – вроде дождь),
отправив этим меня в небыль,
от равнодушия тусклых рож.
И, досмотрев обряд убогий
над опостылевшим ей прахом,
душа порхнет в объятья Богу,
послав собравшихся всех на ...

пою я плохо, зато громко