Читаете?

(Письмо 5 )
.
Милорду Харви, вице-канцлеру английского двора, в Лондоне.
.
6 июля 1739 г., С.-Петербург
.
Лимончик из Неаполя, попади он вдруг в эту «сиротливую северную обитель», или цитрон из Флоренции, или еще какое-нибудь милое лакомство с нашего юга, не тронули бы, милорд, моего сердца так, как тронуло его Ваше письмо.

Мне бесконечно приятно, что в прошлых моих письмах, которые Вы вскоре получите, я отчасти исполнил Ваши пожелания и теперь постараюсь исполнить их целиком, насколько достанет моих сил.

О флоте, торговле и доходах этой империи я, кажется, написал Вам достаточно — пожалуй, даже больше того, что было нужно.

Не знаю, сумею ли столь же подробно написать Вам и о здешней армии.

Одно знаю хорошо — полностью прав был господин Клейс, посоветовавший мне, когда я, будучи в Ревеле, стал глазеть на солдат, стоявших там гарнизоном, не утруждать себя, ибо в Петербурге мне предстоит увидеть совсем иное воинство.

И в самом деле, нет ничего прекраснее здешних трех гвардейских полков, Преображенского, Измайловского и Семеновского.

Цвет и украшение всей армии, они тут на совершенно особом счету, подобно гренадерам во Франции.

Оные полки составляют корпус примерно в десять тысяч человек, солдаты в них рослые, крепкого сложения, но при этом проворные и самые бравые, каких только мне приходилось видеть.

Мундиры у них зеленые и красные, гренадеры носят на голове шлемы из вареной кожи с султанами на римский манер.

На войну с турками пока отправилось только одно подразделение, а остальные расквартированы здесь вместе с Ингерманландским полком, который здесь в такой же чести.

Всем этим полкам доверена охрана священной особы императрицы, и они, подобно преторианской гвардии в Древнем Риме, могут и наделить властью, и отнять ее.

Такие полки пришли на смену знаменитому стрелецкому войску, которое, как Вам, милорд, хорошо известно, было уничтожено еще при Петре I.

Стрельцы тоже были опорою сильной власти; насчитывалось их до сорока тысяч, и это была единственная постоянная армия, имевшаяся тогда в России.

Учредилось это войско в начале прошлого века, во времена царя Михаила Федоровича, и должно оно было поддерживать их Собор, или, по-нашему, Сенат, который урезал царскую власть до того уровня, каким обладает ныне власть королей Швеции.

Стрельцы имели те же привилегии и сражались на тот же манер, что и турецкие янычары.

А когда Россия вела войну, то к этому костяку пехоты добавлялись рекруты, которых набирали по российским провинциям.

Вместе с калмыками и казаками и мелкие дворяне, владевшие земельными наделами, так называемые боярские дети, садились на коней — точно как в Турции тимариоты.

В прошлые времена русские имели и армию, и церковь по константинопольскому образцу.

Но теперь они повернулись к Германии, и вот по примеру немцев царь возглавил церковь и стал держать постоянно наготове многочисленное и хорошо вымуштрованное войско.

После себя он оставил богатое наследство: два гвардейских полка, пятьдесят полевых пехотных, тридцать драгунских, шестьдесят семь полков гарнизонных войск — всего сто девяносто тысяч человек.

Царствующая ныне императрица не дала погибнуть этому наследству.

Гвардейские войска, которым Анна обязана троном (поскольку после смерти Петра II русским, столь мощно вооруженным, свобода ударила в голову), она усилила еще одним полком из трех батальонов и пяти кавалерийских эскадронов; эти люди ей преданы, ибо всем ей обязаны.

Кроме того, она набрала три полка кирасиров, которых на Руси не было вовсе, и сформировала двадцать полков войска для охраны украинских рубежей от татарских набегов.

Так что теперь полная численность армии составляет до двухсот сорока тысяч человек.

Фельдмаршал Огильви был первым, кто стал вводить в русских войсках настоящую военную дисциплину; после него дальнейшие дисциплинарные усовершенствования осуществил фельдмаршал Миних, Extremis Europae iam nunc victor in oris. ( Который теперь победительно в отдаленных пределах Европы, (лат.)

Что до всевозможных ружейных приемов и стрельбы, которым мы были здесь свидетелями, я, право же, не знаю, милорд, владеют ли всем этим в Пруссии лучше, чем здесь, — а ведь Пруссию за ее заслуги в воинском деле теперь «чествуют без лести».

И, уж конечно, никакой другой народ не приспособлен так хорошо для ведения войны, как русские.

Дезертирство среди них вовсе неизвестно, и причина заключается в их набожности; у других народов вы подобного благочестия не обнаружите и следа, не то что ревностного следования всем обрядам.

К любым тяготам эти люди относятся с необыкновенным терпением.

Простудные заболевания и всяческие болезни, происходящие от перемены климата, им неведомы; они как бы привыкли менять климат, расхаживая по собственному дому, и могли бы, вместе с древними латинянами, сказать: Durum a stirpe genus; gnatos ad flumina primum Deferimus, saevoque gelu duramos et undis. ( Племя суровое, мы и младенцев новорожденных К рекам приносим и там в суровых волнах закаляем.(лат.)

В качестве комментария к этим стихам могу вам сообщить, что тут в обычае бросать мальчишек прямо из парной бани, где их некоторое время держат, в холодную воду, а то и в снег.

Так их приучают и к жаре, и к холоду, и они становятся более нечувствительны к переменам погоды, чем Ахилл к ударам копий и стрел.

Однако же, несмотря на такую закалку, каждый солдат у них кроме оружия носит с собою шинель как обязательную часть обмундирования, она в таком климате всегда пригодится.

Ее свертывают и носят эту скатку через плечо наискось, как в старину носили перевязь меча.

Когда нужно, они раскатывают свою шинель и, завернувшись в нее, могут спать даже на снегу не хуже, чем на печи.

Особых забот о солдатском довольствии тут никто не проявляет.

Солдатам раздают муку, и, едва став лагерем, они выкапывают в земле очаги и пекут в них хлеб, который сами и замешивают.

Или же они получают мелкие сухари, очень черствые, разваривают их, добавляя соль или разные травы, которые растут где угодно, и такою едою весьма довольны.

Большую часть времени эти люди вообще воздерживаются от пищи: будучи освобождены и от великих, и от малых постов, которые предписывает греческая вера на значительную часть года, они все же предпочитают их соблюдать.

Такие солдаты очень пришлись бы по нраву Кромвелю — тот, говорят, объявлял в своей армии пост, едва с провиантом возникали трудности.

Известный Вам секретарь Флорентийской республики, обнаруживший столь много древних обычаев среди швейцарцев, нашел бы их ничуть не меньше и среди русских, в некотором роде затмивших величие Римской империи.

Я уж не говорю об их чрезвычайно живой вере в то, что они, умерев за императрицу, удостоятся жизни вечной; подобная вера — то же самое, что любовь к отечеству у древних римлян.

Не говорю я и о ловкости, с которой эти люди орудуют топором, делая им одним такое, для чего нашим мастерам потребовался бы целый набор всяческих инструментов.

Во время минувшей войны против Швеции солдаты строили галеры — совершенно так же, как легионеры Лабиена строили корабли для экспедиции Юлия Цезаря в Англию.

И совсем недавно десятка два кораблей были построены простыми крестьянами, которым было сказано: ступайте в лес, нарубите деревьев и сделайте такую же штуку, как эта.

Да и плотники, которых мы видели в Кронштадте, тоже были простыми крестьянами, и они, работая топорами, украшали резьбой флагманский корабль «Анна Иоанновна ».

В общем, любой солдат, если надо, становится у них и дровосеком, и плотником.

И Вы сами понимаете, милорд, как это кстати, когда приходится сколачивать обозные телеги и орудийные лафеты, наводить мосты — да мало ли что еще понадобится в военных экспедициях.

Все это — преимущества доброй пехоты, которая, обладая ныне и дисциплиной, и хорошими командирами, с полным правом может быть названа лучшей в мире.

О кавалерии, однако, того же самого сказать нельзя.

Крупных лошадей для кирасиров страна предоставить не может.

Коней приходится перегонять из самой Голштинии — местные недостаточно велики даже для драгун.

Здесь, на севере, — и в Польше, и в России, и в Швеции — лошади малорослые и годятся разве что для гусар.

Легкие кавалерийские части во множестве формируются из калмыков и казаков, подданных империи: их можно набрать до шестидесяти тысяч.

Плата кавалеристам — мародерство на неприятельской территории: эти войска сами себя снабжают, как могут.

Подобная кавалерия как нельзя лучше подходит для разведывательных рейдов, для сокрытия истинных войсковых передвижений, для беспрестанных набегов, не дающих врагу ни малейшей передышки.

Однако порой они наносят ущерб и собственной своей армии, словно некая саранча опустошая и разоряя земли, которые им попадаются на пути; их не может обуздать никакая дисциплина, ибо первейшая основа армейской дисциплины — это регулярное солдатское жалованье.

Русские полагают, и с полным основанием, что костяком армии является пехота; поэтому они время от времени почти всю свою кавалерию используют в пешем строю.

Если же говорить об артиллерийских орудиях, на которые приходится немалая часть успеха в любой войне, то русские весьма значительно усовершенствовали их изготовление, да и использовать их научились гораздо лучше.

В былые времена пушки в России делались огромных размеров, а проку от них не было никакого; точно так и сама страна на карте выглядела внушительно, но влияния имела мало.

Кроме того, еще совсем недавно, чтобы обзавестись огнестрельным оружием, русским требовалась помощь иностранцев.

Меньше века тому назад царь Алексей Михайлович выписал из Брешии восемь тысяч пищалей, которые и поныне хранятся в московской Оружейной палате.

Да и документов, которые доказывают тогдашнее невежество русских, можно разыскать почти столько же, а сейчас русские образованы ничуть не хуже всякой другой нации.

В Систербеке, недалеко от Петербурга, есть отменный оружейный завод, основанный Петром I.

Есть такие заводы и под Москвой.

Один офицер говорил мне, что в прошлом году он по поручению двора заказал там тридцать три тысячи ружей, и когда им были устроены испытания, то на тысячу стволов разорвалось не более восьмидесяти, между тем как среди стволов из Саксонии, говорил он мне, обычно разрывается ровно половина.

Каждое ружье, полностью подготовленное для передачи в руки пехотинцу, обходится не более двух рублей за ствол, то есть около девяти шиллингов, — в Англии это цена ножа.

Подобным же образом и порох обходится тут в сущую безделицу.

В стране имеются два мощных артиллерийских заслона: один на Украине, возле границы с татарами и турками, а другой там, где были осуществлены недавние завоевания.

Кроме того, щедро оснащены пушками русские крепости, и каждый батальон располагает двумя полевыми орудиями и мортирой.

В 1714 году в России числилось тринадцать тысяч пушек, но с тех пор их стало намного больше.

Вид у русских артиллеристов бравый и красивый; мундиры у них красно-черные с золотом.

Добрыми порядками, введенными как в артиллерийском деле, так и в фортификационных науках, империя обязана шотландцу по имени Брюс.

Чтобы, так сказать, увенчать коньком крышу в храме Марса, не хватает только учреждения для солдат-инвалидов.

Для моряков существует приют напротив Кроншлота, но вот на солдат монаршая милость еще не снизошла.

Власти очень разумно распорядились так, что и сыновья первейших лиц империи зачисляются в армию простыми солдатами и в этом чине начинают воинскую службу.

Как-то раз господин Рондо (поскольку здесь охрана дается и торговым представителям) указал нам на сынка одного из князей , по-нашему лордов; солдатик этот стоял на часах у дверей его дома.

Подобные солдаты точно так же подвергаются наказаниям за разные провинности, как и все прочие; если надо, их и в колодки сажают, и палками бьют.

От палок даже офицеры не освобождены; тут им приходится утешаться, вспоминая о древних римлянах, у которых телесным наказаниям подвергались равно и солдаты, и офицеры, о чем Вы хорошо знаете.

Когда устраивают общевойсковые или полковые смотры, то очень придирчиво оцениваются выправка и умение каждого офицера.

Все требования описаны в огромном количестве томов, которые поступают в Канцелярию или в Военную коллегию.

Среди навязанных войску обуз не самая меньшая — телеги со всякой писаниной, которые неотступно его сопровождают; в свите и главного маршала, и командующего кавалерией, и вообще первых лиц Империи число писцов нисколько не меньше числа всех прочих.

В общем, в этой самодержавной стране всякая мелочь тут же записывается.

Поневоле скажешь, что русские, которые научились писать позднее, чем прочие нации в Европе, теперь хотят наверстать упущенное.

Писанина очень досаждает иностранцам, особенно военным, которые куда больше привыкли к шпаге, нежели к перу.

К этому нужно относиться с хладнокровием.

И число тех, кому хладнокровие потребно, невероятно велико.

В армии иностранных офицеров, особенно немцев, тысячи и тысячи.

Среди такого множества особо выделяются четверо.

Это Левендаль, Кейт, Ласси и Миних; двое последних теперь предводительствуют победоносными русскими войсками.

Левендаль — человек тончайшего ума, искусный собеседник, говорящий на всех языках, знающий все дворы и все армии Европы, отважный воин и, как говорится, ловец фортуны.

Кейт — человек в высшей степени рассудительный; мягким обхождением он добился от русских офицеров большего подчинения, чем иной может достичь суровостью; в боевых походах он не пренебрегает науками и к практике войны умеет приложить теорию, самую обоснованную и глубокую.

Ласси, поседевший в баталиях, видел, еще служа Петру, как восходит слава России; он никогда не ввязывался в государственные интриги и умел подчиниться любому, кто бывал назначен в командующие.

Говорят, что в битве при Полтаве он спросил у царя, следует ли придержать огонь, пока шведы не подойдут совсем близко, или открыть его на обычной дистанции.

Такой вопрос поначалу удивил царя, но, поняв смысл маневра, он ответил, что огонь надо бы придержать, — и это явилось одной из предпосылок победы.

Позже под началом Ласси русские вышли к Рейну в составе армии принца Евгения.

Очень быстро этих двух людей связала тесная дружба; когда же русские и немцы увидели, что их командиры, вообще-то крайне немногословные, подолгу беседуют друг с другом, то между солдат прошла молва, будто эти двое, стоит им встретиться, превращаются в заядлых говорунов.

Ласси слывет за командира, не проливающего лишней крови, он терпеливо ждет подходящего случая, и солдаты его величают отцом, батькой.

Совсем другого рода полководцем является Миних, который, как полагают, более предприимчив, нежели того требует воинский долг, и кровь проливает щедро.

Солдаты его скорее боятся, нежели любят.

Когда он узнал, что французы высадились в Данциге, то сказал: вот и хорошо, в России как раз некому работать на рудниках.

Военному человеку такая заносчивость вполне к лицу, и от полководца она переходит в войска.

Движимый честолюбием, он желал бы быть первейшим человеком в империи; впрочем, его жалуют вполне по заслугам.

Россия многим ему обязана, и в числе прочего — учреждением Кадетского корпуса.

В корпусе этом состоит триста дворянских юношей, разделенных на несколько классов, а точнее, на несколько рот.

Их обучают языкам, верховой езде, танцам, фехтованию, фортификации — то есть и светскому обхождению, и военному искусству.

Их обычными академическими занятиями является строительство на Неве полигонов и маленьких крепостей изо льда: одни их берут приступом, другие обороняют; так научаются они приносить пользу империи, которая теперь их кормит и воспитывает.

Этот корпус есть самая настоящая военная семинария.

Он размещен во дворце Меншикова, нашедшем лучшее применение, чем просто свидетельствовать нации о том, в какой роскоши жил царский фаворит.

Опять-таки графу Миниху обязан Петербург легкостью подвоза провианта, или, так сказать, хлеба насущного.

Дело в том, что этот большой город, население которого доходит до ста двадцати тысяч человек, окружен обширнейшими болотами и лесами, они на четыреста с чем-то миль простираются до самой Москвы.

Наибольшую часть нужных для пропитания припасов Петербург берет из деревень, раскинувшихся по берегам Волхова, да из Новгородского края, где земля к человеку благосклоннее.

Зимою, когда все замерзает, санные обозы без всяких трудностей добираются до Петербурга по Ладожскому озеру и потом по Неве, подвозя все, что городу нужно.

Летом, однако, барки таким путем ходить не могут, им мешают сильные западные ветры и шторма, часто бушующие на озере.

Отсюда происходила нехватка провианта и даже голод; в пору, когда царь Петр этот город отстраивал, в нем погибло добрых сто тысяч душ, и все из-за недостатка съестных припасов.

Этот изъян Миних ликвидировал, закончив канал, идущий вдоль берегов Ладожского озера.

Канал был начат еще царем; он соединяет Волхов и Неву.

Теперь через него груженые суда проходят летом так же регулярно, как и санные обозы зимой.

И Миних вполне заслужил, чтобы и его прославили надписью, подобной той, которую можно прочесть на парижских воротах:
«Abundantia рагta».(«С утверждением изобилия»(лат.)

Да пошлет Вам Бог, милорд, легкую Вашу трапезу из пудинга и молока, которое изобильно поставляет Вам Ваша усадьба в Сент-Джеймсе; ближайшей почтой ждите ответа на дальнейшие вопросы, содержащиеся в любезном Вашем письме.
©Альгаротти Франческо(Algarotti Francesco)_Путешествие в Россию_«Наука»_С.-Пб._2014_424с._Лит.памятники.pdf